Текст Лика Антадзе

Фото Мано Сванидзе

Кетеван Гардавадзе знала, что поле заминировано; все в деревне знали об этом. Но ей срочно нужно было принести своему младшему братишке немного молока, поэтому у 13-летней девчушки было только два варианта: пойти по полю смерти или по трассе, близкой к линии фронта, где с большой долей вероятности можно было попасть под обстрел с противоположной стороны. Кетеван выбрала первое - поле. Она с тревогой бежала, считая “Ини, мини, мини, мо…” 

А потом молоко взлетело на воздух.

Кульминацией Романа Тамты Мелиашвили "Считалка" становится картина, которая, увы, затронула жизни многих грузин - война и потери оставили  шрамы в новейшей истории страны, и повествующие о ней часто вспоминают их как в книгах, так и в кинолентах. Начало книги общепризнанной 39-летней писательницы было положено в 2008 году, когда конфликт Грузии с Россией из-за сепаратистского региона Южной Осетии вспыхнул вновь. Эта война длилась всего несколько дней, но успела нанести  новые глубокие раны. 

“Книга - это мой протест против войны [2008 года], но я намеренно не указала место действия; в конце концов, каждая война похожа на все остальные”, - объясняет Мелашвили, которая уже была известна как автор рассказов прежде, чем взяться за новую непростую задачу - написание романа.

Однако, в своем произведении Считалка автор описывает борьбу за выживание двух девочек-подростков, Кетеван и ее подруги Нино Рогавы, живущих в маленьком городке, объединяя таким образом конфликт и женщин - необычное сочетание для жанра  грузинского романа.

Мужчины  всегда доминировали на литературной сцене Грузии, и, будучи традиционно “крепкими орешками”, по-прежнему удерживают свои позиции. В списке для чтения государственной учебной программы для старшеклассников из 26 персоналий - только одна женщина, поэт 20 века Анна Каландадзе. Мелашвили вспоминает, как один из ее друзей был озадачен, увидев портрет писательницы Екатерины Габашвили в своем классе.

“Он признался мне, что всегда представлял ее мужчиной. Он не мог себе даже вообразить, что писателем может быть и женщина”, - вспоминает Мелашвили.

Отсутствие женских голосов в грузинской литературе неизбежно способствовало формированию представлений людей о роли мужчин и женщин в обществе, увековечиванию стереотипа мира литературы как мира мужчин - писатели были мужчинами, как и их главные герои.

Когда-то подростком Теа Топурия была “книжным червем”, а сейчас она - отмеченный наградами писатель и поэт. Несомненно, на нее повлиял  подобный недостаток разнообразия; литературные герои были мужчинами, женщины были лишь второстепенными персонажами. Только когда она стала взрослой, ей стало интересно, а где же женщины? 

“Я читала и неизбежно отождествляла себя с главным героем. Я всегда была мужчиной”, - вспоминает 41-летняя прозаик и поэт. “Мне потребовались годы, чтобы понять, что героем может быть и женщина”.

Медленно, но неуклонно ее поколение женщин-писательниц бросает вызов этому стереотипу; лидеры движения – такие писательницы, как Наира Гелашвили, единственная женщина, которая дважды выигрывала самую престижную литературную премию Грузии Саба в номинации за лучший роман. Этот же приз за лучший дебютный роман в 2010 году получила и Мелашвили. 

Мелашвили росла, сопереживая таким персонажам, как Холден Колфилд и Анна Франк, но ей не доставало подобного образа в литературе на ее родном языке, и в конце концов она нашла его в лице грузинской писательницы Анны Кордзая-Самадашвили. Писательница, переводчица с немецкого и профессор, Кордзая-Самадашвили в 1990-е годы штурмом взяла грузинский литературный мир с нетрадиционными для него женскими образами - ее героини постоянно сквернословили и ругались, что считалось табу для женщин  как в литературе, так и в реальной жизни. Ее знаменитый роман Кто убил чайку? - это криминальная история, раскрывающая убийство обычной женщины по имени Чайка.

“[Анна] показала мне, как можно изобразить настоящую женщину. Не ангела или проститутку, а женщину, которая является чем-то средним. Как и все мы, в сущности”, - объясняет Мелашвили.

Теа Топурия отмечает, что, хотя подавляющее большинство романов являются мужским монотоном, агиографии (жизнеописания) каким-то образом предлагают больше разнообразия.

“Возьмите Мученичество Святой царицы Шушаник [самая ранняя рукопись грузинской литературы, датируемая V веком) или Витязя в тигровой шкуре Руставели [средневековая эпическая поэма, которую считают шедевром грузинской литературы]. В этих книгах женщины такие сильные. Я не знаю, что с нами произошло в советское время, почему мы сбились с пути?”

Произведения писательниц 20-го века могут быть внесены в официальный список для чтения, добавляет она, но почему-то власти остаются застрявшими в этой учебной программе.

“Потребуются годы, чтобы произведения женщин-писательниц нового поколения былы включены в школьную программу по литературе”, - сетует она.

В патриархальных обществах, таких как Грузия, у женщин немного возможностей, чтобы оспаривать возложенные на них роли, но писательницы  занимают определенную позицию - в том числе в почти полностью мужской среде, такой как война.

Осевая тема произведений Топурия - вооруженные конфликты и жертвы, но, в отличие от Считалки  Мелашвили, у ее войны есть имя и конкретное место.

“Я пишу об Абхазии, вот как своем творчестве я рассказываю о войне”, - объясняет она.

Родом из цветущего Причерноморья, Топурия покинула родной Сухуми и переехала в Тбилиси со своей семьей за несколько лет до начала конфликта между абхазами и грузинами - ей было 14 лет, обратно она не вернулась.

“У нас больше не было возможности туда ездить”, - вздыхает она. “Абхазия – это мое детство, поэтому я и пишу о ней. Я пыталась сосредоточиться на чем-то другом, но всегда возвращалась к этой теме”.

Центром повествования в ее рассказах часто становятся дети, как во время войны, так и сразу после конфликта. Основой ее стиля стала богатая фольклорная традиция Грузии, которая привносит в творчество элементы мистики – действие ее короткого рассказа Дом происходит в одном из домов  Сухуми, и повествует о том, как образы его бывших владельцев, которые оставили свое жилище и не смогли вернуться, преследуют тех, кто переехал сюда после конфликта.

Находясь в Тбилиси во время событий Гражданской войны, Топурия видела тела погибших, лежащие на улицах, но вскоре утратила чувствительность к происходящему - как и у многих других в те годы, чтобы выжить у нее выработался механизм самосохранения. Она отмечает, что этот мощный,  пережитый напрямую ею самой опыт является ключевым в ее творчестве.

Топурия добавляет, что все это делает ее книги о войне принципиально отличными от книг любого другого писателя, особенно грузинских писателей-мужчин. Она отмечает, что не смогла бы подробно описать различные виды оружия, как это делает известный автор Бека Курхули как так у нее в реальной жизни такого опита не было. 

“Если я скажу, что глубоко травмирована войнами, свидетелем которых я стала, это будет ложью. Думаю, сначала нужно пережить травму и только потом об этом писать. Между автором и его текстом должна быть какая-то эмоциональная дистанция”.

Известная в основном своими книгами для детей, Топурия часто посещает школы и считает, что взрослым нужно быть осторожнее с тем, как они описывают войну в своих книгах.

“Чтение и представление в сознании ужасных вещей может быть не менее травматичным, чем непосредственное их переживание”, - отмечает она. Странным образом Топурия считает опыт войны “положительным в том смысле, что он помогает увидеть, кто мы есть на самом деле [в экстремальной ситуации].”

Мелашвили отмечает, что книги о войне не только описывают насилие, но затрагивают и более глубокие проблемы общества. Помимо ужасной травмы войны, Считалка несет и другой не менее важный посыл: по словам Мелашвили, смерть Кетеван олицетворяет жертву, принесенную женщиной.

“Она жертвует собой ради брата, ради “мужчины”, потому что она “хорошая девочка”. Это то, что [требуется] от женщины – быть хорошей девочкой во благо кого-то другого’.”

Ноябрь 2018,"Миротворцы"